Арестович тут очередную простыню выдал. Кто-то скажет, что разбирать бред Люси гиблое дело, но других-то нет! Это лучшее, что смогла породить укруина.
Поэтому за неимением достойных, приходится разбирать вот такое…
Люся: Ничто так не определяет государство, как его способность провести мобилизацию.
Роджерс: Да с чего вдруг? У государства восемь функций внутренних и пять внешних, и его качества определяется способностью реализовать всю их совокупность (украина не может ни одного, поэтому она и не государство).
Люся: По данным польской стороны, с начала большой войны, польскую границу пересекли более 100 тысяч мужчин – пересекли и не вернулись.
Роджерс: Какие плохие, не хотят умирать за дементного Байдена и наркомана Зеленского.
Люся: Конечно, какой-то процент пересекал и возвращался через другие границы, но, во-первых, не пятьдесят и даже не десять, а во-вторых, пересекали же в один конец не только польскую.
Роджерс: И, что характерно, те, кто это сделал, останутся жить. А кто «славаукраинит», те превращаются в удобрения.
Люся: У моей знакомой, муж получил повестку, нашел способ сбежать, сбежал, оставив двоих детей. Младший рыдает в школе, не понимает – где и как папа?.. Потом он вырастет, поймёт, какой выбор сделал папа и будет с этим жить.
Роджерс: Папа выбрал жить и не сделать сына сиротой.
Люся: Огромное количество людей не понимает, что пока Бог есть – повестка не может придти случайно.
Роджерс: Военкомы теперь служители церкви? Капец ты наркоман…
Люся: Одно неверное движение – и ты преступник, хорошо, что еще не международный.
Роджерс: Я лучше с шестью уголовными статьями от рагульской украины, чем удобрением под Работино.
Люся: И что, возможно, тебе уже не вернуться в родную страну никогда – там, где твои дети.
Роджерс: А детей тоже нужно эвакуировать с чумного барака.
Люся: Одно верное и ты – герой, по крайней мере, своей собственной истории.
Роджерс: Верное – это если слинял и не стал дохнуть за интересы пиндосов. А не верное – это сдохнуть под Работино.
Люся: Война – старшая масть и она проявляет все – все в стране, все в народе, все в государстве, все в семье и все в человеке.
Роджерс: Тебя проявила, как лживую беспринципную тварь.
Люся: Джентльмены, с украинскими паспортами, голосующие ногами не в пользу Украины, это тоже – Украина, вместе с добровольцами, сотнями тысяч ушедшими на войну 24 февраля.
Роджерс: Сбежавших (около 11 миллионов) на порядки больше, чем побежавших в военкомат. А в России наоборот… не думал, почему?
Кстати, сбежало бы и больше, но вы же закрыли границы… а в России нет…
Люся: Украинский солдат, перевязываюший раненого российского пленного своим пакетом, это Украина.
Роджерс: А такое бывает? Я пока только видел украинских солдат, «насилующий тёток на Донбассе», «убивающий детей обстрелами Донецка и Горловки» и «отрезающий головы военнопленным в нарушение всех конвенций». Других не видел.
Люся: И украинский тыл, ржущий над россиянином, которого съела акула ( и не понимающий, почему акула через некоторое время съела украинку в Штатах) это тоже – Украина.
Роджерс: украина. С маленькой буквы.
Люся: Украинский чиновник, ворующий сотни миллионов долларов и измазанный с ног до головы кровью украинских солдат – это Украина.
Роджерс: И я не вижу там ничего, что бы стоило защищать. Ни кровавого палача из ВСУ, ни жирного заворовавшегося кугута.
Люся: И украинская бабушка, отдающая половину пенсии солдатам – это Украина.
Роджерс: Украинская бабушка получает 1314 грывень, из которых 1500 отдаёт за коммуналку. Поэтому отдавать половину пенсии солдатам не может, не ври.
Люся: Государство, неспособное провести мобилизацию, жить не будет. Не выживет.
Роджерс: Ну и йух с ней, с твоей руиной.
Люся: Во время мобилизации, страна не поднимается на уровень своих мечтаний, а опускается до уровня того, какая она есть на самом деле.
Роджерс: А есть факт, что нет страны, а есть куча людей, мечтающих свалить.
Люся: Мы, в конце концов, останемся такими и с таким количеством людей, сколько сможем удержать/содержать/вдохновить.
Роджерс: Уже уходите?(с)
Люся: И если не изменимся – этого количества может оказаться недостаточно.
Роджерс: Вы не изменитесь.
Люся: Армия не может расчитывать только на добровольцев.
Роджерс: А почему? В России 280 тысяч ушли на контракт добровольно с начала года.
Люся: Способность государства привлечь слабых людей, и сделать из них силу, которая сломает чужую силу – и определяет все в этом государстве: его состоятельность, его процессы, его жизнь и смерть.
Роджерс: «Закидать мясом» не даст победы, а только продлит агонию и угробит больше людей.
Люся: Способность человека сильно ответить на собственную слабость – определит человека.
Роджерс: Толкнул лозунг выродок, который недавно вернулся с израильских пляжей и который совершенно точно на фронт не поедет (а про свой «фронтовой опыт» привычно врёт).
В общем, Люся смогла только выдавить из себя «если вы не умрёте, то мне хана».
Александр Роджерс